К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, в Москве и, в общем, во всех крупнейших российских городах на протяжении последнего года почти ежедневно гибнут люди от применения травматического оружия. Когда Вы видите это по телевидению или в интернете, не возникало у Вас в течение уходящего года желание запретить «травматы» полностью?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Возникало, конечно. И, более того, все те процессы, которые сейчас идут в Государственной Думе, они были инициированы мной. Я ещё почти год назад этой темой озаботился и давал поручения Министру внутренних дел подготовить соответствующий законопроект. Сейчас этот законопроект проходит через Государственную Думу. Он направлен на ограничение применения травматических средств. Они будут в большей степени приравнены к огнестрельному оружию. Потому что очевидно, что при использовании этих травматических средств с ближнего расстояния они способны причинять летальный эффект. И в этом смысле их оборот не должен практически отличаться от оборота других летальных средств поражения.

 

Есть возможность вообще запретить их хождение. Нужно это взвесить. Потому что если посмотреть на текущую криминологическую ситуацию, то, несмотря на то, что эти случаи на слуху, конечно, к сожалению, гораздо больше преступлений у нас совершается с применением огнестрельного оружия, с применением ножей и иных подручных средств. Но эти преступления на виду. Появился просто отдельный класс преступления. Человек, который положил в карман такой псевдо-Макаров, в котором заряжены травматические средства, чувствует себя чуть ли не ковбоем, и это уже не оружие самозащиты, а оружие нападения, оружие угрозы. Конечно, это вопрос воспитания и вопрос правового регулирования. Сейчас эти решения будут приняты, будет мало – придётся запретить вообще.

 

К.ЭРНСТ: Опасность, на мой взгляд, заключается в том, что человек, с одной стороны, чувствует себя ковбоем, а с другой стороны – он чувствует, что убить-то не должен, и поэтому это не смертельно опасно для него.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Пониженный  порог возникает, это правильно. И поэтому, кстати, в законопроекте много говорится о том, что должны быть полноценные курсы, которые проходит человек при получении  разрешения на владение таким оружием. Это оружие – это не просто финтифлюшка, которая в кармане лежит и которой можно похвастаться, какая она красивая.  Иностранные всякие образцы привозят, вообще я даже не  знаю, надо ли это, чтобы, так сказать, это имело хождение в нашей стране. Так что мы разберёмся  с этим.

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Вы ведь лично следите за всеми резонансными преступлениями  громкими…

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Я обязан это делать.

 

О.ДОБРОДЕЕВ: И не возникает ли у Вас зачастую ощущения противоборства  силовых структур? Скажем,  Следственный комитет, который начинает  конфликтовать с прокуратурой, прокуратура, которая конфликтует с милицией, – и всё это иногда создаёт такое достаточно вязкое, непростое ощущение, в том числе и у тех, кто со стороны наблюдает за этой ситуацией.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Так скажу – конфликты  конфликтам рознь.  Почему во всём  мире есть не одна служба, спецслужба, а несколько, – как правило, в крупных странах? Почему разные правоохранительные структуры занимаются соответствующей деятельностью? Именно для того, чтобы они, что называется, ловили мышей, где-то, пардон, и приглядывали друг за другом. Это  конкуренция, человеку она свойственна. Но это должно всё проходить  в  законодательных рамках. Именно поэтому прокуратура должна надзирать за следствием: и следствием, которое сейчас выделяется из прокуратуры по моему решению, и за следствием, которое пока остаётся в  милиции, в Федеральной службе безопасности, в некоторых иных структурах, где есть следствие и дознание.

 

С другой стороны, конечно, если это всё превращается  в  сведение счетов, вброс компроматов, в личный  пиар, когда наперегонки кто-то  вылезает на камеру и говорит: вот мы приняли решение, а они, мерзавцы, взяли и отпустили, – это неправильно. И за это надо наказывать.

 

Я надеюсь, что сегодня некоторые мои коллеги по правоохранительному  цеху это услышат. Вести  себя нужно корректно. Но с  учётом того, что обсуждают не только взаимоотношения внутри правоохранительного цеха, внутри правоохранительной корпорации, но обсуждают  и  ситуацию  в СМИ, мне бы хотелось, для того чтобы немножко вас заставить пообщаться друг с другом, вам вопрос задать. Вы знаете, он такой тоже довольно резонансный, потому что я смотрю за тем, как обсуждается в интернете ситуация в средствах массовой информации. Не так давно прозвучал целый ряд упрёков в адрес  электронных  СМИ и прежде всего каналов в том, что они фильтруют информацию, в том, что они не дают правды, в том, что у них есть специальные решения о том, чего показывать, чего не показывать. А из-за этого, несмотря на то, что у нас прекрасное телевидение и смотреть его действительно интересно, новостная лента убогая: не показывают того, что должны показывать, – стало быть, нет свободы слова. Есть что  сказать на  эту тему?

 

В.КУЛИСТИКОВ: Да, конечно есть.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Скажите.

 

В.КУЛИСТИКОВ: Я думаю, что вообще, Вы знаете, вопрос о свободе, он очень интимный.  Если человека спросить, свободен ли он, – Вы знаете, это всё равно что спросить его, счастлив ли он, понимаете, счастлив ли он в любви.  Мне кажется, что свобода – это  внутреннее ощущение.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Правильно.

 

В.КУЛИСТИКОВ: И на этот вопрос может ответить каждый, кто работает в  СМИ, индивидуально. Я как работник СМИ могу  Вам сказать, что я всегда был свободен, когда работал в  СМИ: и на телевидении, и когда я работал  на радио  «Свобода», я тоже был свободен, хотя, знаете,  у американцев не забалуешь, там строго всё очень.

 

Д.МЕДВЕДЕВ:  А в «Газпроме» баловаться можно?

 

В.КУЛИСТИКОВ: Да, конечно, в  «Газпроме»  совсем другая обстановка.

 

Что  же касается вопроса – Вы знаете, есть редакционная политика, и, безусловно, эта редакционная политика  может обсуждаться. Но это не вопрос свободы.  Потому что  делать телевидение, делать творчество, быть в опасных местах, рисковать могут только свободные люди.  То есть  я считаю, что, понимаете, степень свободы,  об этом, конечно, можно судить  каждому, но без свободы не могло бы быть такого телевидения, которое есть у нас.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Понятно. А Вы?

 

К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, я считаю, что свобода на телевидении ограничена. Она ограничена законом. Она ограничена представлениями о морали и нравственности, ограничена сотрудничеством с властью, ограничена сотрудничеством с общественными структурами. Она ограничена субъективностью людей – не только нас, руководителей каналов, а огромного количества людей, которые делают телевидение. Я понимаю характер претензий, но тем не менее телевидение, которое не ограничено диктатурой, не ограничено цензурой, и  в этом плане я думаю, что современное российское телевидение ничем не отличается по степени ограничения свободы от телевидения крупнейших демократических стран.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Понятно. А Вы?

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Я думаю, что уровень свободы всегда соответствует времени, тому историческому периоду, который переживает страна. Я считаю, что сейчас один из самых высоких уровней свободы за всю историю нашего телевидения. И мне в общем есть с чем сравнивать. Я работал на советском телевидении, работал на НТВ, которое сейчас возглавляет Владимир  Михайлович [Кулистиков], в 90-е годы. Сейчас  возглавляю крупнейший государственный холдинг [ВГТРК]. Знаете, просто в качестве такого примера, я очень хорошо помню 90-е годы, когда Геннадий  Андреевич Зюганов, он не даст соврать, годами не мог появиться на телевидении.

 

Другой пример.  Я не хочу говорить о политиках  более мелкого, скажем так, эшелона, но  выдающиеся деятели нашей культуры, Солженицын – много лет, Наталья Дмитриевна Солженицына не даст соврать, в течение по крайней мере трёх лет ему было жесточайшим образом запрещён в самые либеральные времена доступ на телевидение. Это был  Солженицын. Я, к слову, не хочу сказать плохого про 90-е, как это происходит сейчас. Потому что, знаете, власть была в тот момент как воробей на ветке: ветер сильно дует, и вообще может снести абсолютно всё. Тем не менее надо смотреть правде в глаза. А если говорить о свободе, то, мне кажется, два принципиальных момента. Прежде всего, свобода – это свобода журналистов, которые обеспечивают информацией, телевизионной информацией из горячих точек, от Цхинвали до Багдада, не только Россию, но и весь мир. И это свобода телезрителей. Ещё один принципиальный момент. Если десять лет назад, когда мы привели в Россию канал «Евроньюс», потом появился канал «Россия-24», это всё прямоэфирные каналы. После Ваших решений через два-три года в России будет 20 телевизионных каналов. Это совершенно иной уровень свободы. Поэтому я говорю, свобода – она соответствует времени и тому периоду, который переживает страна.

 

Для нашего времени я считаю, что, честно говоря (мы все читаем, что пишут и как зачастую оценивают телевидение), многие оценки, если не большинство, высокомерные. Потому что всё-таки это тяжелейший труд многих людей, и обидно бывает именно за тех, кто в этот момент находится в горячих точках, в поле и обеспечивает всех принципиально важной информацией.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Раз я  вас спровоцировал на такую дискуссию – мне кажется, это полезно. Я тоже два слова скажу. На мой взгляд, правы, конечно, вы все, и в то же время это ваша личная авторская позиция. Ощущение свободы действительно у каждого индивидуальное, и это абсолютно правильно. Я недавно, выступая в Питере, сказал, что мы можем считать себя развитой демократией только тогда, когда каждый человек скажет себе – я свободен. Если есть люди, которые считают, что они несвободы, мы не можем так относиться к тем политическим успехам, которые достигли.

 

Свобода, действительно, дана нам в ощущениях. Но при этом есть законы жанра и есть законы государства. И в этом смысле вы все абсолютно правы. Эти законы действуют не только в России – они действуют везде. Но чего, на мой взгляд, не должно быть, так это пропасти между, условно говоря, перечнем важных событий, которые формируются в жизни, и перечнем тех событий, которые показывают «Новости».

 

Здесь могут быть разные оценки. И для кого-то, скажем, «Викиликс» – это событие номер один. А для кого-то сосульки, которые копятся в городе, это событие номер один. А для кого-то – подписание СНВ. Сами каналы должны давать приоритеты, что важнее, что менее важно. Потому что иногда я слышу упрёки, почему они не показывают вот это сразу же. Это вопрос редакционной политики, что вам кажется более правильным. Но повестка дня, перечень новостных событий, если он в течение, допустим, суток формируется, он, конечно, не должен иметь драматического разрыва с интернетом, с другими средствами массовой информации. На мой взгляд, именно так это сегодня и выглядит.

 

Если вы не возражаете, то мы можем вернуться к прежнему порядку: не я вас буду спрашивать, а вы меня, – хотя я могу продолжить.

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Тогда для того, как Вы сказали, чтобы не было пропасти в нашем разговоре, вопрос о Министре обороны Сердюкове.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Вздрогнул Анатолий Эдуардович.

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Да, а вопрос такой. С одной стороны, очень много было сделано в минувшем году для материально-технического обновления армии. Расходы в полтора раза выше, чем были до этого. Но очень много, скажем так, непонятных вещей, которые заставляют задать вопрос, а не  чудит ли Министерство: скажем, прекращение приёма  в высшие военные учебные заведения, очень резонансная история. Как бы Вы это прокомментировали?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Вы знаете, прокомментирую абсолютно серьёзно. Я считаю, что Министерство работает много; безусловно, как любое очень большое министерство, совершает ошибки, но в целом реализуют ту политику, которая установлена Верховным Главнокомандующим, то есть мной. А эта политика заключается в том, чтобы создать дееспособную армию. Наша армия, как и милиция, к сожалению, до сих пор во многом советская. Не потому что советская была плохая – время было другое, размер страны был другой, задачи были другие. Надо отреформировать армию.

 

Реформа армии – это изменение численного состава, уменьшение количества офицеров и увеличение им заработной платы, радикальное увеличение заработной платы. Потому что, по сути, мы выходим на такую заработную плату, на такое денежное довольствие офицера, которое абсолютно сопоставимо с развитыми экономиками.  У нас лейтенант будет получать с 2012 года 50 тысяч рублей. Это только самое начало. А тот, кто командует подразделениями, – 150-180 тысяч. Это деньги, которые сопоставимы с самыми развитыми вооружёнными силами. То же касается жилья. Огромнейшая программа.

 

Давайте смотреть правде в глаза. В прежние годы никогда жильём для офицеров не занимались. У офицеров была  хорошая зарплата. Я помню, когда я ещё заканчивал университет, мне говорили: «Может, тебе в армию пойти, сразу 250 рублей будешь получать, а потом, глядишь, полковником станешь, будешь 500 получать». Да, зарплата хорошая. А жильё? Если ты попал куда-нибудь на точку – и будешь  там всю жизнь  без жилья, без всего, вообще где-то. Впервые за это взялись.

 

Только за два года почти сто тысяч квартир передаём офицерам, которые увольняются. И эта программа будет закрыта за  ближайшие два года, потому что после принятия решения ещё некоторое количество офицеров высвобождается. Служебным жильём всех обеспечим, как договаривались.

 

Конечно, ряд процессов болезненный. Мы сокращаем людей, соответственно у нас сжимаются определённые возможности. Меньшее количество подразделений для того, чтобы были более эффективные меры предприняты в войсках, для того, чтобы армия была более эффективной. Поэтому в высших учебных заведениях наступила эта пауза.

 

У нас огромное количество офицеров выходило из высших военных заведений, училищ, университетов и потом, по сути, пополняло ряды безработных. Либо просто отсиживало время для того, чтобы дождаться увольнения из Вооружённых Сил. Знаете, недавно встречался с офицерами; я говорю – как дела, они говорят – высвобождение довольно приличное, говорят, но мы честно Вам скажем, остались самые подготовленные, те, кто реально любит Вооружённые Силы, кто хочет служить. А те, кто случайно попали, они увольняются. Но увольняются не в никуда – они увольняются с квартирами, с пособиями, их переподготавливают. Именно поэтому сейчас взята эта пауза в два года на подготовку офицеров. Как только соответствующий период закончится, набор в высшие военные заведения будет восстановлен – в меньших объёмах, но мы должны исходить из реального размера армии. А армия у нас будет того размера, который полностью соответствует нашим задачам, нашей территории и нашему населению.

 

К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, Вы сейчас упомянули «Викиликс». Мировое телевидение и пресса сделали интернет-ресурс «Викиликс» главным информационным брендом этого года, это безусловно. Как Вы к этому относитесь?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: По-разному отношусь, на самом деле что-то любопытно, что-то вызывает удивление.

 

К.ЭРНСТ: Не боитесь «Викиликса»?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Что мне бояться – это пусть сотрудники госдепа [США] боятся. Слушайте, если бы я боялся того, что обо мне пишут, то я бы никогда не залез в интернет, не смотрел бы телевидение, потому что тот, кто принимает на себя такие обязанности, он должен понимать, что доброе слово всё-таки не так часто звучит в адрес властей. И это, наверное, оправданно. Потому что власть, ещё раз повторяю, должна мышей ловить, должна действовать. Поэтому этого я уж точно не боюсь.

 

А что касается самих последствий, знаете, для каких-то, может быть, отношений, отношений между американцами и теми или иными странами это имеет значение. Для наших отношений с Америкой это  никакого значения не имеет. Во-первых, потому что мы и так понимаем, что приблизительно чего там говорят и пишут. Причём, как правило, эти источники – газеты и телевидение.  Открытые источники, которые другими словами изложены. Поэтому ничего здесь нового нет.

 

Я вспоминаю историю советского периода про одного советского дипломата, который, став послом в одной из европейских стран, был удостоен аудиенции у королевы. Когда до него дошла очередь, и он пишет телеграмму: королева задала мне вопрос по поводу диссидентов – вынужден был одёрнуть королеву. Вот это приблизительно то же самое. Значит, это показатель того, какие мы крутые, как мы всем миром заведуем, как мы всех расставляем по местам. Поэтому очевидная вещь, тем более я уже говорил – есть законы жанра: мы тоже пишем разные вещи – значит, каждый имеет право на минуту славы, в том числе и послы, и другие дипломатические работники.

 

К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, мы уже упоминали о летних пожарах, это реально был глобальный катаклизм, последний раз был близкий к такому около 40 лет назад. А какие уроки российская власть извлекла из этой ситуации?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Несколько уроков. Первое, в любой ситуации нужно помогать людям. Люди не при чём. Люди пострадали, а близкие у многих погибли. Поэтому в этой ситуации власть, как мне кажется, сделала многое. Сделала, может быть то, чего не делают в других странах. Мы практически всех уже обеспечили жильём, а это всё-таки тысячи людей. Причём это жильё, давайте правде в глаза смотреть, гораздо лучше, чем то, что они имели. Во-вторых, были выплачены деньги, всем миром откликнулись на беду. Школы восстанавливаются, спортивные сооружения, поэтому нужно обязательно быстро реагировать на проблему.

 

Урок номер два – как реагировать. Вот здесь есть вопрос. У нас нет механизмов, которые позволяют быстро принимать решения о выплатах, помимо непосредственных компенсаций из бюджета. А вообще-то во всём мире это не так. Недвижимость должна быть застрахована. Тогда и выплаты могут быть очень большими, огромными. И с другой стороны – в этом случае не бюджет используется, а фонды страхования и перестрахования. Это цивилизованный путь. Нам пора об этом подумать. Я все поручения дал, жду от Правительства ответа, как будем действовать дальше.

 

Мы всё понимаем: от аномальных температур никто не застрахован, гореть может. Другое дело, что и, это третий урок, власти не только федеральные, но и региональные, прежде всего, и муниципальные должны ответственно относиться к своим обязанностям. Если начинает гореть, пусть даже очень далеко, надо, пардон, окапываться. Надо делать полосы отчуждения, минерализованные полосы так называемые. Надо людей вооружать. В некоторых случаях ничего же этого не было. Сидели просто, в небо смотрели, откуда огонь подлетит, и всё. Это проявило слабость муниципального управления, а если уж по-честному, и территориального в ряде случаев. Это ещё один урок.

 

И, наконец, последний урок: надо вкладывать деньги в оборудование для ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций. У нас и так сильное МЧС, но с учётом масштабов страны, с учётом того, что эти события происходят в других местах, – посмотрите, что у наших коллег происходило некоторое время назад, в том же самом Израиле буквально за один день погибло почти 50 человек. Ничего сделать не могли, пока мы им самолёты не прислали. Просто потому, что нет таких сил МЧС, при том что полицейские силы у них, как известно, выдающиеся. Надо инвестировать в эту инфраструктуру, инфраструктуру чрезвычайных ситуаций. Потому что Россия – страна огромная и очень сложная.

 

К.ЭРНСТ: А Лесной кодекс будет изменён?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Конечно. Все поручения даны, сейчас готовится новая версия.

 

В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, очень сильно пострадало от засухи, от неурожаев сельское хозяйство. Ведь, действительно, те люди, которые работают на земле, они только оправились – на генетическом, может быть,  даже уровне – от последствий коллективизации, продразвёрсток, встали на ноги – и такое в общем-то достаточно глобальное несчастье. Скажите, пожалуйста, уцелеет наш сельскохозяйственный производитель, уцелеет село?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Самому страшно жалко было. Я за годы работы в Правительстве, прежде всего когда нацпроектами занимался, как-то по-иному стал деревню ощущать. Я всё-таки городской житель, а много занимался сельским хозяйством, как один из руководителей Правительства. Это очень помогает, всем, кстати, рекомендую в своей жизни пройти такой эпизод, где-то поработать в деревне, в том или ином смысле.

 

Так вот, мы много вложили денег, прекрасные условия создали, кредиты выдавали. И в результате вот этой аномалии у нас, по сути, треть урожая погибла. Собрали всего 60 миллионов тонн. Сейчас вынуждены заниматься интервенциями. Только что было принято решение: больше миллиона тонн интервенций решили сделать. Оказали поддержку 25 тысячам хозяйств: 25 тысяч хозяйств получили деньги в общем объёме, по-моему, 35 миллиардов рублей. То есть мы, конечно, поддержали сельхозпроизводителя. Но всё равно страшно жалко, потому что набрали очень хороший темп. Я, знаете, иногда летаю на вертолёте: когда над территорией страны летишь, допустим та же самая Белгородская область, просто  гордость какую-то испытываешь. Как у них там: один животноводческий комплекс рядом с другим, всё чистенькое, новое, классное! Конечно, этого нельзя потерять. У нас треть страны живёт в деревне.

 

В.КУЛИСТИКОВ: Не потеряем?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Не потеряем. Но забывать об этом нельзя. Дело даже не только в аномалиях.  Просто нельзя расслабляться, нельзя думать о том, что деревня будет жить сама по себе. Во всём мире правительство, государство всегда смотрит за состоянием дел в деревне.

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Возвращаясь к тому, что  точно останется  на памяти в минувшем году: беспрецедентно много сменилось руководителей субъектов Федерации, губернаторов. Ушли, были отставки Президента Татарстана, Башкортостана, Калмыкии, губернатора Ростовской области. Причём всё это руководители, которые правили в своих областях практически десятилетия.

 

Наверное, не покривим душой, если скажем, что всё-таки самая громкая была отставка московского мэра Юрия Михайловича Лужкова. И сейчас уже, возвращаясь к тем событиям, всё-таки в той отставке чего было больше: отпуск во время летних пожаров – и по-настоящему драматическая ситуация в Москве, которая сложилась; неукротимая предпринимательская активность жены московского  мэра? По прошествии времени не могли бы сказать всё-таки, как Вы оцениваете это сейчас и чего было больше в этом важном, конечно, событии?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Внимание к Москве. Знаете, нужно делом заниматься, а не пиаром личным и политическими разводками. Обязанность любого руководителя нашей большой страны, любой территории – следить за самой территорией. Мы Москву все знаем и любим – и те, кто живёт в Москве, и те, кто сюда приезжает отдыхать.

 

В этом городе колоссальное количество проблем. Коррупция – невиданные масштабы, даже для более чем десятимиллионного мегаполиса, невиданные масштабы. Пробки на дорогах. Транспортный коллапс, по сути, периодически создаётся, и не только из-за того, что Президент или премьер на машине проехали. Условий нет для того, чтобы нормально городское хозяйство работало. Понатыкали зданий непонятно где и как, бездумно, к сожалению.

 

Конкурентная среда. Где это видано вообще, пробиться  нигде почти невозможно. Нет конкуренции. Все подряды и тендеры кто выигрывает, кто выигрывал до последнего времени?

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Аффилированные структуры.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Тот, кто за счёт своих недюжинных предпринимательских способностей доказал своё право заниматься этими вопросами, – «самые талантливые предприниматели», как говаривал бывший мэр Москвы. Но мы знаем, как такие решения принимали. Всему этому нужно было положить конец. И я надеюсь, что новый мэр будет работать по-другому. Он человек дела, работоспособный человек, без звёздной  болезни, не стремящийся к личному пиару и политической конкуренции. Делом надо заниматься. Пусть вкалывает. Вот таковы были причины.

 

В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, а легко Вам подыскивать новых губернаторов, новых глав регионов. Не проще ли вернуть всё к естественному отбору: проводить выборы региональные, и, собственно говоря, смотреть, кто на них кого съест?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Смотреть-то всегда  интереснее, согласен. А вопрос в том, будет ли это естественный отбор или не вполне естественный, а чудовищный.

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Противоестественный.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Противоестественный, да. Ведь в чём проблема: мы с вами сейчас о демократии много говорили, не всякие демократические методы хорошо работают. Вы мне говорили о том, что можно общественные институты использовать вопреки национальным интересам. Но можно и демократические использовать, к сожалению.

 

Та система наделения полномочиями губернаторов, которая сложилась, на мой взгляд, она для текущей ситуации в нашей стране абсолютно оправданна. Почему? Потому что наша страна очень сложная. Потому что она федеративная, причём это национальная Федерация. И мы действительно, давайте честно скажем друг другу, мы чуть не развалились на части, это  абсолютная правда. И в том числе из-за эгоизма региональных властей. Я никого сейчас даже называть не буду – все всё знают. Поэтому нельзя этого допустить. Я уже  как-то рассуждал на эту тему, сгоряча сказал: лет через сто – может, не через сто, но во всяком случае в текущей исторической перспективе, на мой  взгляд, необходимо сохранить единство в управлении государством, когда все находятся в единой  исполнительной вертикали: Президент, Правительство,  руководители  территорий. Муниципальное самоуправление отдельно, но в то же время [оно] должно быть рядом. Только из этого надо исходить.

 

Я за  годы своей работы в должности Президента поменял одну треть корпуса губернаторов. Я считаю, что это  нормально.  Это объективно. Должны приходить новые люди. Людей у нас много хороших и талантливых. При этом  каждый губернатор должен понимать: у него есть два, максимум три срока  для того, чтобы доказать свою  кредитоспособность, для того, чтобы показать, на что он способен, как он способен помочь  людям, как он может изменить жизнь.

 

Во-вторых, люди должны понимать, что нельзя работать бесконечно. Нужно в определённый период принимать решение о том, чтобы пойти отдохнуть и дать дорогу. И нужно думать о том, как к тебе относятся люди. То, что сейчас такая  система наделения полномочиями, это не значит, что губернатор абсолютно забыл про людей. Он должен прямо общаться с ними.  А при принятии решения о пролонгации полномочий или  о прекращении полномочий (я, кстати, говорил об этом и ещё раз хотел бы сказать), если утрачу к кому-то ещё доверие, придётся уволить, абсолютно точно, никаких сомнений быть не  должно. Это не разовая вещь – это институт, который  должен работать.

 

Так вот,  если губернатор не общается  с людьми, это сказывается на его рейтинге.  И это тоже должно приниматься во внимание.  Если губернатор имеет  низкую популярность, если имеет так называемый антирейтинг, он не должен переназначаться. Поэтому эта система работает.  Не идеально, но работает.  А людей у нас талантливых много, и партия помогает  в этой ситуации, потому что они людей ищут и предлагают.

 

К.ЭРНСТ: Хотел спросить, как Вы отнеслись к японской реакции на Ваше  посещение  Курил?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Я нормально отнёсся. У меня ничего не изменилось. Это, по-моему, японцы сильно напрягаются.

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Посла отозвали.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Мне искренне жаль, что я, по сути, способствовал прекращению его  политической карьеры на какое-то время. Я не знаю, что он дальше будет делать.

 

РЕПЛИКА: Харакири.

 

Д.МЕДВЕДЕВА: Но мы к этому не стремились. Я напомню, что  все острова  Южно-Курильской гряды – это территория Российской Федерации. Президент туда может ездить,  а то, что до меня никто не ездил, так получилось, далеко они находятся, это правда. Но это тем не менее наша земля, мы должны там принимать все необходимые  решения, обустраивать Курилы, делать так, чтобы там люди жили по-человечески. Я им это лично обещал. И после этого направил уже туда Шувалова. Он туда слетал и продолжает эту работу. И другие туда поедут. Но это не значит, что мы не готовы работать с нашими японскими коллегами. Мы готовы реализовывать совместные экономические проекты. Мы готовы учитывать те или иные исторические вещи, которые были на Курилах, это правда. Значит, мы готовы с ними работать.  Но это не означает, что мы должны отказаться от Курил как от нашей земли. Это твёрдо должны понимать наши партнёры.

 

В.КУЛИСТИКОВ: А почему всё-таки такая была острая реакция? Может быть, японцев смутило, что мы так полюбили суши, саке, к гейшам относимся с интересом. Может, они решили, что под эту сурдинку можно...

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Ну, тяга к японской  культуре у нас действительно  очень серьёзная – начиная от кухни и заканчивая поэзией. Но, мне кажется, это должно радовать наших японских друзей. Это добавляет и им популярности, и соответствующие доходы создаёт. Мне кажется, им нужно просто немножко переосмыслить восприятие Россией тех же самых  Курил.

 

Ничто так не сближает, как совместные экономические проекты.  Можно подумать о создании единой экономической зоны, зоны свободной торговли. Там все деньги будут зарабатывать. Там будет особая микросреда. Туда будут приезжать люди работать, будут приезжать подданные Японии, будут и исторические места посещать, будут работать там. Это, мне кажется, правильно. И об этом я сказал своему коллеге Премьер-министру Японии Наото Кану, пригласив его в Российскую   Федерацию.

 

К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич,  память избирательна. Люди редко вспоминают о том, какой был свет, звук, запах  во время какого-то события, которое произошло. Но я точно знаю, что одно событие этого года я запомню по свету и звуку, но я думаю, что Вы пережили его острее.  Как Вы узнали, что разбился  борт  ВВС №1 Польши? И что Вы в этот момент подумали?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Да, это тяжёлый день был.  Я был в  Петербурге, это был выходной день, это была суббота. И у меня были, в общем, планы, скажем так, отдохнуть. И с утра ко мне пришёл адъютант и доложил об этом. Это, конечно, шок.

 

Всегда, когда приходит такое сообщение, испытываешь шок и жалость к людям, которые погибли. Здесь ещё  помимо этого, помимо того, что люди погибли, это вся, по сути, польская политическая элита, да ещё и в этом месте. Просто мистика какая-то. В это невозможно было поверить. Тем не менее это оказалось правдой. И после этого мы прошли с Польшей довольно трудную дорогу. Отношения были совсем сложные. Сейчас, мне кажется, отношения стали проще, лучше. Я совершил официальный визит в  Польшу, мы пообщались. Конечно, нужно довести до окончания расследование, без политизации, без упрёков выслушать все точки зрения и принять выводы, которые должны  сделать  международные инстанции и, конечно, внутреннее расследование.

 

К.ЭРНСТ: А как Вы отнеслись  к тому, что польский премьер Дональд Туск сказал, что результаты, отчёт  МАКа неприемлем?

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Вы знаете,  мне бы хотелось полагать, что это всё-таки эмоции и реакция на внутриполитические перипетии, которые существуют в самой Польше. Польша расколота на части, это очевидно. Их общественная ментальность раскололась, и это отчасти понятно, потому что это реальная трагедия. Были и другие трагедии очень мощные.

 

Это реальная трагедия. Но это не должно сказываться на наших отношениях, это первое, мы готовы к этому. И, второе, это не должно вести к политизации результатов работы Межгосударственного авиационного комитета и следствия. Я надеюсь, что у польских политиков достанет разума и воли принять соответствующие выводы [комиссии] без каких-либо избыточных политических комментариев.

 

К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, почему вопреки сложившейся десятилетиями российской практики и советской мы сразу признали, что разведчики наши?

 

О.ДОБРОДЕЕВ: Про каких разведчиков?

 

К.ЭРНСТ: Каких? Ты знаешь, про каких я разведчиков [обращаясь к О.Добродееву]. Какие были сделаны оргвыводы [обращаясь к Д.Медведеву]? И, знаете, для меня, например, во всяком случае стало ясно, что у современной России существует нелегальная разведка.

 

Д.МЕДВЕДЕВ: Знаете, все люди, которые работают в наших спецслужбах, – прежде всего граждане Российской Федерации, а не пушечное мясо и не герои, которых государство отдало на закланье. И если прежде Советский Союз, может, частично даже и Россия об этом не говорила, она совершала ошибку.

 

Главной задачей в этой ситуации было вытащить наших людей, и мы это сделали, в том числе и прежде всего, может быть, благодаря тому, что я сразу же сказал – это граждане Российской Федерации. И это нормально. Более того, я недавно встречался (был юбилей Службы внешней разведки), и я сказал: знаете, мы и дальше так будем поступать, если в какой-то ситуации кому-то из сотрудников СВР – легальной разведки, нелегальной разведки –  будет плохо. Потому что эти люди защищают наши интересы.

 

А что касается разведки, она разная бывает, как известно. И легальная, и нелегальная, и тот, кто говорит, что у него нет нелегальной разведки, тот обычно врёт.